Счастье от ума: Молодые ученые

Стереотипы об ученых, мне кажется, образовались не на пустом месте. Например, мой хороший друг, ученый-физик, поведением один в один Шелдон Купер из сериала «Теория большого взрыва». Что касается меня, я занимаюсь прикладной наукой, поэтому думаю немного не как обычный ученый.

Моя работа разбита на две части. Первая часть — работа по исследованию получения полимер-битумных материалов, разработка новых подходов к их получению в зимнее время. Летом — внедрение полученных результатов на производстве. Вторая часть — это исследования образцов, полученных мной и лабораторией, а также образцов всего химического факультета университета и института. Здесь я отвечаю за четыре прибора, к счастью, все новые и современные.

В Иркутске мало кто работает на практику, да и вообще российская наука не очень нацелена на это. Спроса нет, и, возможно, просто не ставят таких задач. В фундаментальной науке результатов можно ждать всю жизнь и так их не дождаться. Для прикладной науки важна возможность внедрения. Здесь должна быть либо заинтересованность государства, либо частного лица. У государства денег нет, это мы понимаем. Частные лица боятся вкладываться. Как-никак, мы находимся в Иркутске, здесь очень маленький рынок сбыта, и просчитать экономическую модель, при которой бы все окупилось, сложно. Пока люди не готовы вкладываться. И в Москве, Санкт-Петербурге точно такая же ситуация. Уехать куда-то? Я не так давно защитился, чтобы думать об этом.

Бесспорно, в России есть перспективы развития науки. Понятно, что формат поменяется, и на какой, пока неизвестно. Скорее всего, выделится несколько научных центров, и все деньги сосредоточатся там.

Я не поддерживаю паники по поводу «утечки мозгов» за границу. Не важно, где будет сделано лекарство от рака, оно просто должно быть сделано, оно просто должно быть. Мы должны приносить максимальную пользу и давать максимальный результат. А где это будет? Там, где создадут для этого хорошие условия.

В нашей лаборатории каждый занимается отдельной группой животных, так как это лаборатория биологии водных и беспозвоночных. Я занимаюсь малощетинковыми червями. Цель: проследить, как год от года меняется численность, биомасса этого вида. Наблюдаю за физиологией, пытаюсь выявить особенности питания, дыхания. Сейчас как раз пишем статью о дыхании червей в соавторстве с химиком. Пытаемся найти какие-то закономерности, получить первые данные, ведь не так много людей задавалось вопросом: как дышат черви?

Эксперимент с дыханием проходил так: сажали червей в сосуд с жидкостью, туда были проведены датчики кислорода. В течение суток смотрели, как меняется концентрация кислорода в воде — сколько черви его потребляют и с какой скоростью. Надеюсь, эксперимент был поставлен правильно, и результаты достоверны.

Мне симпатичны все беспозвоночные. Смотреть на них просто здорово! Нет такого: эти организмы мне интересны, а эти — нет. Просто в нашей лаборатории понадобился специалист по малощетинковым червям, и я начала заниматься этой темой.

Профессия все-таки накладывает отпечаток. Ученые, например, больше просвещены в экологическом плане. Например, ты уже не будешь разбрасывать бумажки на улице, можешь даже сделать кому-то замечание. Еще сильна потребность в информации. Ты все время читаешь статьи, постепенно привыкаешь к большому потоку сведений, и потом уже не можешь без чтения.

Работа ученого хороша тем, что ты работаешь над одной темой, но вместе с тем занимаешься разными вещами. Ты и ставишь эксперименты, и рисуешь, и работаешь в поле (т.е. это и физическая нагрузка). Тут и оптика, и знание английского языка, и знание математики для статистики. Это мне нравится, если что-то надоело — можно сразу переключиться на другое. Чтобы быть ученым, нужно быть мультизадачным человеком.

Сейчас я нахожусь в Германии при поддержке германской службы академических обменов ДААД. Здесь я работаю в Рурском Университете г. Бохум. И в Иркутске, и в Бохуме я занимаюсь теоретической физикой элементарных частиц. Провожу расчеты, связанные с распадами частиц. Все, что нужно мне для работы — это компьютер, листок и ручка.

В 2008 году ученые провели эксперимент, где был точно измерен аномальный магнитный момент мюона. Мюон — это такая же частица, как и электрон, только в 200 раз тяжелее. В своей работе мы вместе с руководителями вычисляем один из процессов, который играет роль в эксперименте. За счет того, что мюон тяжелее, он может позволить увидеть присутствие чего-то нового, того, что мы еще не знаем. Мы либо увидим присутствие «новой» физики, либо объясним все тем, что уже известно.

В Германии, в принципе, работается так же, как и в России. Для меня это смена места, поэтому удается лучше сосредоточиться на исследованиях. Плюс, здесь есть доступ к большинству статей, которые могут понадобиться в работе. Сама по себе Германия очень удобная страна, все «для людей». В отличие от России, здесь есть возможность снимать жилье и жить на одну стипендию.

Стереотип, что ученые мало зарабатывают — правда. У нас чтобы получать нормальные деньги, нужно выигрывать гранты и часть их тратить на зарплату. В мире такого нет, как я понимаю. Остальные стереотипы кажутся мне неправдоподобными. Советское представление об ученых мне ближе. То, что писали братья Стругацкие, Булычев, роман «Белые Одежды». А сериал «Теория большого взрыва», на мой взгляд, совсем не совпадает с жизнью, слишком гротескно.

Все, что пришло от реформы РАН — это ощущение неизвестности, совершенно непонятно, что будет дальше. И о перспективах развития науки в России говорить сложно. Сейчас главное — увеличить ее престиж, чтобы хорошие студенты после выпуска сразу шли в науку. Вузы не должны учить тех, кто не хочет учиться, тем более давать двоечникам дипломы. Должен быть нормальный механизм отчисления, и зарплата преподавателей не должна зависеть от количества студентов. Пусть ВУЗ закончат пять человек, но это будут специалисты, и, я надеюсь, первоклассные. В противном случае мы перестанем доверять дипломам и образованию вообще, а без этого не сможем найти тех самых «самородков» науки.

Я занимаюсь и прикладными разработками, и более фундаментальными вещами. Когда пошла волна перехода на светодиодные светильники, мы с коллегой подумали, что будет интересно попасть в эту волну, придумать какую-нибудь «фишку», которая еще больше снизит энергопотребление. Нам были интересны беспроводные технологии, так мы решили сделать систему интеллектуального управления освещением.

Работать очень интересно: сначала хотели все сделать на одной частоте, потом поняли, что эта частота неудачная, перешли на другую, тестировали у заказчика, смотрели, как распространяется сигнал. Сейчас тут не хватает одного компонента, коллега забрал домой собирать.

Также я являюсь одним из разработчиков лазера для лечения онкологических заболеваний. Как это работает? Больному вводится специальный препарат, который накапливается в раковых клетках, затем в эту точку светят лазером, происходит фотохимическая реакция, выделяется активный кислород, и клетка разрушается. Сама технология не нова, существуют лазеры на парах металла, на органических красителях, но они не могут обеспечить достаточную мощность и нужную длину волны. Эта разработка более эффективна и проста в обслуживании, удобна и компактна. Наш лазер уже проходил испытания в местном онкологическом диспансере и получил хорошие отзывы.

Из более фундаментальных вещей мы изучаем кристаллы, собираем установку для изучения нелинейных оптических эффектов, установку для исследования люминесценций и мощный лазер для исследования воздуха.

В плане науки мы живем на остатках Советского Союза. Если бы в 1960-х годах люди не начали изучать жидкие кристаллы, то у нас дома до сих пор стояли бы толстые телевизоры с кинескопом. Если бы в конце 19-го века не начали заниматься полупроводниковыми чипами, не было бы сейчас никаких смартфонов. Люди привыкли, что все должно мгновенно окупаться, давать результаты сегодня-завтра, они не понимают, что в науке осязаемый результат может прийти через десятки лет.

Сегодня все надеются на интернет. Я веду занятия по оптике в ИрГТУ и замечаю, что студенты становятся все слабее. Они вроде неглупые, но какие-то ленивые, при этом наглые и самоуверенные. Не буду скрывать, в университете я тоже писал шпаргалки, но я писал их сам, и в голове все равно что-то оставалось. Сейчас у всех только поверхностные знания, отбери телефон — и конец.

Возможно, у студентов просто нет мотивации. Молодым ученым тяжело в нашей стране. Взять типичного молодого человека: он окончил университет, ему нужно на что-то жить. В науке на начальном этапе зарплаты небольшие, проще устроиться в какую-нибудь компанию и не мучиться, чем за меньшие деньги что-то придумывать и изобретать.

Три года назад я начал разрабатывать роботов для диагностики трубопровода. Робот двигается внутри трубы, и на нем установлена камера, с помощью которой мы оцениваем, что там вокруг. Робота можно запустить туда, где человеку не пройти и не нужно беспокоиться затоплено ли там или газ скопился.

Все, что мы строили до этого — лабораторные образцы, где мы проверяли свои решения. Сейчас пытаемся сделать экземпляр, в котором воплотится весь имеющийся опыт. Сразу ракету мы не построим, важно постепенно накапливать знания, чтобы прийти к нормальному образцу, коммерческому варианту, который понравится нашей промышленности.

Мы создаем робота не ради робота. Собрать, написать о нем, поставить на полку — таких целей мы не преследуем. Хочется организовать хорошую конструкторскую школу, собрать коллектив людей, который сможет сделать роботов, востребованных в нашей стране, а, может быть, и за рубежом. Возможно, из этого получится высокотехнологичный бизнес. В Америке есть такая практика, когда небольшие фирмы, пять-восемь человек, закупают все комплектующие, разрабатывают программное обеспечение, микросхемы и производят около десяти единиц оборудования в год. Это немного, но оборудование высокотехнологичное, имеет высокую добавленную стоимость, благодаря чему они могут производить одного робота и спокойно существовать полгода.

В лаборатории «Центр торговых технологий» при ИрГТУ мы пытаемся на практике применить знания, полученные в институте, учим чему-то других ребят. Робототехника стоит на пересечении таких дисциплин, как электроника, механика, программирование, гидравлика. Поскольку людей у нас немного, приходится осваивать сразу несколько областей.

Зато этот опыт помогает в повседневной жизни: я, например, никогда не обращаюсь в ремонтные мастерские — все чиню сам, и бытовую технику, и компьютер, и машину, и трубы могу запаять.

В технической сфере человек не может сидеть в кресле и вдруг придумать какое-то «озаренческое» решение. Может, в искусстве это возможно, но не у нас. Мне нравится старый фильм «Укрощение огня» про Королева, потому что там показаны люди, которые всего добились долгим и упорным трудом. Их целью было полететь на Марс и выйти за пределы солнечной системы, годами они шли через голод и холод, недостаток средств и отсутствие признания, но все равно шли.

Механизмы уже умеют принимать решения под определенные задачи, например, робот может выловить бракованную банку из партии, может отличить гайку от болта. Но никто не научил робота принимать решения, как человек, во всем многообразии. Выглядеть, как человек — да. Двигаться, как человек — тоже да. Но мыслить, как человек — пока нет.

Мне всегда было интересно все, что связано с химией, физикой и новыми материалами. В десятом классе я заинтересовалась наноматериалами, прочитала много специализированной литературы и решила поступать в ИрГТУ. После окончания обучения по специальности «Наноматериалы» я прошла четырехмесячную стажировку в одном из ведущих университетов Азии — Гонконгском университете науки и технологий. Там я изучала молодую и очень перспективную область квантовой электроники — спинтронику. Обычная электроника полагается только на показатель заряда электрона, в то время как спинтроника использует и другую фундаментальную особенность электрона, которая называется спин.