ТЕКСТ: НИКИТА ФЕЛИНСКИХ 7.12.2017 ИЛЛЮСТРАЦИЯ: МЕРЕТ ОППЕНГЕЙМ «МЕХОВОЙ ПРИБОР»
В нашей провинции, которую я знаю, как необычайно культурную, искусство всегда процветало, в том числе и современное, ну, насколько оно соответствовало своему времени, моде и духу свободы. Период, когда я застал подлинно свободное и разнообразное искусство, относится к 1990-м — мальчишкой я довольно часто бывал в мастерских, — отец, навещал своих тогда еще живых друзей-художников и брал меня с собой. Моя жадная наблюдательность не оставляла выбора, и теперь мне есть, с чем сравнивать. Я видел разное искусство: абстракционизм, фигуративную живопись, видел и то, что теперь составляет основу коллекций наших местных немногочисленных галерей — неизменный Байкал, букеты жарков, и сумрачную, в болезненно-тоскливых тонах, традицию «иркутской школы». Но тогда я не был поражен тем однообразием, которое вижу сейчас.
В последние несколько лет я наблюдаю за слабо теплящейся художественной жизнью здешних мест и замечаю, что всякое событие — это либо развлечение, предлагаемое частной галереей, либо ретроспектива от областного музея. Несколько отдельно стоят мероприятия, проходящие в небольших творческих пространствах, «лофтах» — единственное, что отдает хоть какой-нибудь свежестью, даже несмотря на то, что контент подобных мероприятий напоминает фан-арт любителей аниме.
В целом, галерейное дело представлено двумя-тремя выставочными площадками с время от времени сменяющимся однообразным содержимым — упомянутыми выше букетами жарков и двориками «иркутской школы». Причины такой консервативности было бы слишком банально объяснять весьма почтенным возрастом наших галеристов. Скорее дело в том, что владельцы галерей всю жизнь работали с мебелью и привыкли воспринимать картины, скульптуры и людей, как дополнение к стульям, диванам, раковинам и прочим элементам домашнего убранства. Такая профдеформация выглядит небольшим казусом при всем искреннем желании оставить за собой память чуть большую, чем росчерк в больничном архиве.
Из выставок там обыкновенно этническая сувенирка и традиционная живопись-графика-фотография безо всякой оригинальной черты. Да, а еще культурные программы, вроде лекций от хозяина галереи, которые почему-то вызывают в памяти старый перформанс Бренера «Моя мама хочет спать!».
Понятное дело, тематика мероприятий напрямую зависит от вкусов и предпочтений главного распорядителя, просто уж очень соблазнительно глядит с вывески слово «современное», которое ничего не значит — утверждение категоричное, но справедливое, ибо основано на личном опыте.
Как-то раз я предложил Галерее Современного Искусства инсталляцию в духе современного искусства, не буду рассказывать, какую — не хватало еще, чтобы я обнаружил собственные мысли в новостях о выставке какого-нибудь ловкача 1998 года рождения. Отказ последовал категоричный: «ваше предложение не укладывается в формат». Ну хорошо, тогда зачем соблазнять молодую предприимчивость двусмысленным пониманием современного искусства?
Впрочем, помню, один знакомый художник-самоучка, в далеком то ли 2009 то ли 2010 году однажды взбудоражено похвастал, что продал им грубую физиологическую интерпретацию постоянного мотива Джорджии О’Киф на куске гипсокартона. «А все-таки я продал им эту п..дятину», довольно улыбаясь, сообщил художник. Конечно, в интернет-публикациях галереи вряд ли можно найти что-нибудь подобное, видимо, как раз из-за него эксперименты закончились и появились «критерии», которые, кстати, не особо мешают пополнению коллекции различной благопристойной пошлятиной.
Уверенная непогрешимость собственных заблуждений ласкает сознание. Отсутствие культурного обмена ведет к избытку консерватизма. Дурной вкус поощряет разгул любительщины. И в чем тогда разница между застоем и упадком?
Вопрос о том, вполне ли готов потенциальный зритель к чему-то новому, невиданному, может быть, даже пугающему, нелеп и не заслуживает рассмотрения, потому что зритель, не будучи готов даже к собственной смерти, смертельно боится всяческой новизны. Но современное искусство не собирается накидывать ему на шею петлю и ставить ногами на табуретку. Искусство протягивает к его носу свое выпуклое зеркало и само становится рядышком, поглядеть, как расплывается блинным тестом недоуменное, самодовольное или заинтересованное лицо.
Нужно ли говорить, что подобным образом станут действовать процветающие в нашей провинции низкие жанры (низкий жанр — лубок, народные промыслы, которые с некоторых пор представляет из себя иркутская живопись). Даже если оставить в стороне отсутствующее у нас contemporary, и обратить внимание на так называемое традиционное искусство, вы увидите, насколько оно за редким исключением приторно одинаково, убого коммерциализировано и часто скверного качества, — я имею в виду профессиональный и художественный уровень работ.
По сравнению с другими более-менее культурными провинциями, искусство местной среды иначе как занимательным краеведением не назовешь. Чтобы в городе было интересно жить, чтобы из него не уезжали, мало отстраивать веселые кварталы и втыкать повсюду ТРЦ. Чтобы культура не обрастала зеленой шерстью в коконе достопримечательностей, необходима интересная среда, не ограниченная двумя-тремя салонами по продаже картин.
У нас же все неизменно святочно-игрушечное, недоразвито-бесформенное, а ежегодные культурные форумы вообще клоунада в духе забав на юбилеях студенческих землячеств.
Скверно даже не почти полное отсутствие чего-то интересного, высокохудожественного или отвечающего новейшим течениям в современного искусстве, а невозможность увидеть просто что-то иное, не нацеленное на предположительное одобрение масс. Повторюсь, что в таком случае культура сводится единственно к развлечению, теряя таким образом всю серьезность кажущегося статуса и выставляя в комичном свете провинциальных своих воротил. А чтобы заниматься вопросами культуры, нужно уделять время совершенствованию собственной культуры, а это, как говорил один персонаж Оскара Уайльда, едва ли не самое главное в жизни любого человека , с чем трудно не согласиться, особенно когда живешь в столице культурной провинции.